3 марта - День писателя
Понятия не имею, почему временами так смущают вполне случайные поздравления в этот день. Возникает вдруг почти безотчётное чувство протеста, будто бы никого поздравляют ни с чем.
Номинально в России есть писатели, и даже, пусть ограниченно, но известные, но принадлежать к этой когорте желания почему-то не возникает. И дело здесь вовсе не в даровании или возможностях стяжать себе «славу», а в том, в каком состоянии находится некогда славная отрасль духа, полиграфии и лёгкой промышленности.
«Писатель» сегодня - наименование из давнего и славного прошлого, но никак не из настоящего. «Писатель», как говорится в среде деловых людей, сосредоточенных на получении прибылей, это «ни о чём». В отечественном классификаторе профессий его нет, на ТВ, радио и в интернете писатели – птицы редкие, и прежнее, с таким трудом воспитываемое в советских школах почтение к ним почти улетучилось, и вот уж десятилетья три крутится вокруг абсолютного температурного и общественного нуля.
Зачем же я стану делать вид, что я – писатель? Я нечто иное, отличное от нуля уже потому, что имею дерзость существовать. И, значит, не такое уж ничто.
***
Писательство строилось не сразу. Профессиональный литератор, то есть, человек, живущий исключительно на литературные заработки, и до революции был изрядной редкостью. Великий Чехов! прекрасно себе зарабатывавший в газетах и журналах! плодовитый во все восемнадцать своих томов ПСС! – пользовал больных практически до конца жизни. Далее перечислять скучно: офицеры Лермонтов, Толстой и Фет, дипломаты и разведчики Пушкин и Тютчев, горный химик Ломоносов, губернатор Салтыков-Щедрин…
Из барской забавы писательство в Золотом веке перерастало в профессию долго и тяжело, Обычно в книжную или журнальную сферу кто-нибудь из государственных служащих высшего ранга, крупных аристократов или буржуа ассигновал некоторую сумму. Как ассигновывал, так и мог забрать обратно, к слову: тут никаких нерушимых обязательств не существовало. Кроме того, журналы в той России закрывали почём зря еще до грозной советской цензуры и спецхрана. Да, на книжные и журнальные заработки можно было некоторым образом существовать. Да, гонорары за книги модных авторов превышали сегодняшние раз в сто-пятьсот. Но – жизнь, отданная искусству? Но – жизнь писателя «от и до»?
Первым профессионалом, практически в одиночку сделавшим из писательства профессию, был Максим Горький, он же Алексей Максимович Пешков, как бы кому-то ни хотелось забыть или затоптать его имя. Он уж точно был настолько профессиональный писатель, что кормил и себя, и братьев-писателей, и РСДРП, которая по результатам его щедрого спонсорства смогла совершить октябрьский переворот. Вот это размах…
Из горьковских денег произрос естественным путём и Союз Писателей СССР, и Литературный институт им. А.М. Горького, естественно, и Литфонд Союза Писателей СССР, и вообще система профессиональных словесников практически всех родов – советские поэты и прозаики, детские и взрослые, а также критики, переводчики и драматурги.
Когда не стало Советского Союза, «горьковская» система частного писания книг и государственного воздаяния за них разрушилась, видимо, безвозвратно.
***
Занятно, что даже статья в Википедии ко дню писателя «планируется к удалению»: профессии-то нет, и какой тогда, господа, у вас праздник? Но, несмотря ни на какие сумрачные суждения, он – есть, и не только потому, что Международный ПЕН-клуб, основанный в 1921-м году, в 1986-м учредил его, а потому, что книги по-прежнему пишутся и читаются!
Когда поднимается разговор о писательстве как средстве к получению основных доходов, упускается из виду не только сломанная «горьковская» система, сколько вообще возможность существования гуманитарной сферы вне государственной.
Повторюсь в сотый, наверное, раз: если государство не является основным заказчиком словесности, оно упускает вполне реальные возможности формирования гражданского самосознания, и уже в недалёком будущем сталкивается лицом к лицу с дикостью «основного населения», дикостью, воспитанной отсутствием книги, заменой её на суррогаты в виде «развлекательных теле- и радиопрограмм» и «свободного Интернета».
Отпущенные на волю из клеток досмотра писатели представляют собой пёструю птичью стаю, забывающую о целях и смыслах, увлекающуюся словесной игрой до полного изнеможения, что с российским писательским сообществом после 1991-го года и произошло.
Понадобилось почти десять лет для того, чтобы люди вспомнили, что родом они из христианской культуры. Затем прошли еще примерно пять лет, нужные для того, чтобы появилась Патриаршая литературная премия, вручаемая тем, кто ни при каких условиях не изменял себе, кто и при Советской власти, и в новой стране славил труд и свободу вне зависимости от их сиюминутных трактовок.
***
…В писательство втягиваешься, как в воронку: сперва проходишь по внешним кольцам и ещё довольно медленно, не ощущая, что Слово затягивает тебя всё ближе к основному бурному стволу. Издав не одну книгу, не сразу, но понимаешь, как неодолимо притяжение. В среднем к тридцати- тридцати пяти годам уже ясно ощущаешь зов Слова, которое, будучи разбуженным внутри, уже не затихает в тебе по целым суткам, неделям и месяцам. У писателей нет выходных. В праздники они работают.
Советская власть негодовала! Как проконтролировать внутреннюю работу души и ума? А может, он сейчас сачкует, этот академик? Не ввести ли им рабочих дневных норм?
Александр Исаевич Солженицын пишет о пайковой системе питания в стране: отсчитывалась она от каменщика, и чем тяжелее считался физический труд, тем больше калорий в день должен был получать работник. Интеллектуалы были на последних местах: контроль разума, души ещё не ввели, и потому относились подозрительно к тому, что они там строчат. Только двумя-тремя десятилетиями позже начали понимать: а профессура-то, а академики-то бородатые и потусторонние тоже ведь на что-то годны! Они не только «бывшие», они – «настоящие», и могут выстроить ракетно-ядерный щит, сызнова поставить на ноги разрушенную войной промышленность, а если надо, то и воспитать нового человека. Идеологический пригляд стал пристальнее и бесцеремоннее, чем экспедиции в писательские дебри отважных героев из ГПУ и НКВД.
В тридцать-тридцать пять лет втянувшийся в ремесло ощущает одно: прочие работы только отвлекают его, и ищет способов заниматься только словопроизводством. В старину писатели-дворяне укрывались от службы в имениях и усадьбах, располагая достаточной благодарностью государства за служебные тяготы. В СССР в разряд писателей попадали избранные, но тогда уже пользовались всеми прелестями казённого содержания: распределителей, отдельного снабжения благами и особым призором «органов» и настропалённой на «отклонения» от социалистического реализма критики.
Нынешняя писательская поросль – первая, за которой никто не следит, но никто и её теперь ничем и не потчует. Дикоросы. Они (мы) сами нашли пути в типографии, разведали и узкие тропы в маленькие магазины, приручили к себе «литературные площадки», на которых можно представлять книжки, сбили под книжные нужды даже какое-никакое сообщество критиков-рецензентов.
Чего нам ещё? Какой свободы?
***
В День писателя хочется правды, и только правды.
Не нужно прежнего, но новое – остро необходимо. И вот уже глава Правительства подписывает указ о дотировании издательств, выпускающих социально значимую литературу. А что это такое, социально значимая литература? А это литература о чести и долге, семье и верности. Это литература нравственности как таковой.
Здесь и Патриаршая литературная премия, и премия имени Петра и Февронии Муромских, и премия имени Аксакова, и «Просвещение через книгу», и конкурс «Лето Господне» им. Ивана Шмелёва давным-давно стоят в едином строю. Смотрите, как замечательно выходит: Владимир Крупин – один из первых лауреатов Патриаршей литературной премии, и в 2021-м году, когда ему исполняется 80 лет, он становится живой темой для молодых литераторов! «80 лет Владимиру Крупину» - наш настоятельный повод к изучению его наследия. Мы не прогадали: получена не одна, не две, и даже не три, а множество работ о писателе, чему можно радоваться вполне несказанно. Торжествует здесь не какая-то отдельная персоналия, а следующее понимание вещей: писатель в России – воплощение частной совести, а не собственности, любви, а не страсти к заработкам и «шикарному» на них времяпрепровождению.
Когда ценностная шкала взбаламученного реформами общества, усвоив горький опыт, окончательно установится, понимание писателя, его общественной роли станет повсеместным, а не изредка патетически декларируемым с трибун, и праздник писательства сделается совершенно иным. А именно, на свет немедленно выйдут не скороспелые однодневки, скандальные и безграмотные романы которых завладели вниманием с помощью «новейших информационных технологий» и вложенных в них средств, а люди чести, совести и долга.
Тогда только и смогут внимать им огромные массы еще не отвыкших от чтения ценителей слова, потому что тоска по чести, совести и долгу не может быть отменена ни указом, ни декретом.
Жажда правды и ностальгия по справедливости будут ключами, которые откроют писательству двери в бушующую современность, и тогда речь зайдёт лишь о том, насколько громок будет его голос.
Сергей Арутюнов