О показе фильма «Авиатор» Олеси Шигиной
Что может быть прозаичнее гаража, смиреннее обычного ангара, где по стенам развешаны пилы, дрели, перфораторы, кабели и тросы? Где сквозняки, и редко метётся от опилок и стружек пол, и оскалившиеся, ждущие тягот, стоят станки им установки самого диковинного вида? Понимает ли вообще кто-то, что именно в таких мастерских, разбросанных по всей территории России, куётся русское будущее?
Иные женщины иронически усмехнутся – да-да, как же, ваши рыбалки-гаражи, мечту всё никак родить не можете, а от самих спиртным пахнет. И только некоторые жёны, матери, сёстры усмехаться не станут, а найдут в себе силы улыбнуться и весело, и бесстрашно, да ещё и, причастные тайне, кивнут.
Русский гараж – и полигон, и аэродром, и стартовая площадка, средство забыться от одолевающей временами бессмысленности существования, чувства погубленной, прошедшей стороной жизни. Настаёт момент, и мастера сходятся вместе не столько чинить и подлатывать, а пропустить по стакану крепкого. Дело не в крепком. Вспомним Лескова: питие сгубило его Левшу именно в тот момент, когда под рукой у него не было инструмента, и споил его до смерти именно английский моряк – в бурю, немилосердно бросавшую корабль, на котором возвращался в Россию виртуоз, подковавший блоху.
О русском гараже ещё скажут защитительное слово. Ещё подсчитают, сколькие жизни он продлил одним уж тем, что существовал, был настоящим, никогда не предающим ни в малом, ни в большом другом, давал шанс удивительным задумкам, помогал воплотить их, и доводил до ума, и менял тем самым не одну человеческую судьбу. Герой фильма Олеси Шигиной «Авиатор» мастер-механик Игорь подтвердит – в русских гаражах сегодня делаются некоторые весьма важные узлы для беспилотных летательных аппаратов и сверхзвуковых ракет, ремонтируется и модернизируется подстреленная боевая техника. А вы как думали – неужели в такой стране, как наша, всё самое важное проходит через профильные заводы? Есть и частные подряды, и «старые мастера» – не просто понятие.
- И главное, как всё просто снято, - делится впечатлениями один из сотрудников Издательского Совета (мастеров-механиков по профессии). – Ничего лишнего.
А действительно – что лишнего может быть в аскетическом кадре, где всё есть по определению самая настоящая русская правда?
Село небольшое, и более того – окраина села, и никакая не заставленная домами улица, а дом да участок с тем самым ангаром (от гаража отличается двухэтажной высотой потолка). Слабый свет проникает внутрь. Ревёт, что-то распиливая, фреза, шипит и стрекочет сварка. Кому чуждо, пройдёт мимо: мало ли что там за мастера. И только внезапно глаз выхватывает из полутьмы – самолёт.
Он стоит, задорно вздёрнув курносый нос: двигатель с ещё не надетым винтом нуждается в пуске на малых оборотах. Ещё нет крыльев, но уже есть хвост. Неужели – взлетит? Здесь режиссёр делает паузу: в доме с некрашеными фанерными стенами обстановка спартанская. Чай, вафельный торт, купленный по случаю приезда съемочной группы. Все в селе на колёсах, магазин верстах в двух. Есть и «квадрик», на котором «рассекает» удалая мать большого семейства, работающая хормейстером в местном клубе. Весёлая, влюблённая, чувствуется, в мужа с его «завиральными идеями».
- Когда начал? Не помню. По-моему, уже дочь родилась. Или нет, вру… как раз родился сын. Всё перепуталось, - извиняется Игорь. Но то, что даты его связаны не с календарём, а рождением детей, и говорит о том, что в его жизни главное. И – самолёт.
Сколько стадий пройдено, описать нельзя. Полевые испытания, подгонка каждого элемента. С лайнерами в каком-то смысле проще: есть место. В случае малой авиации места нет: одна сместившаяся от вибрации деталь может перекрыть поступление топлива. В кабине буквально, а не фигурально негде повернуться.
- Русский мужик должен летать, - говорит несколько более старший товарищ Игоря. Только ко второй половине фильма мы поймём, кто он: лётчик-испытатель с полувековым стажем. Обычный, скромный, подтянутый, чуть сутулый. Это он в летний день стартует прямо с поля и взлетит, и будет шутливо снижаться на несущуюся за ним по земле машину Игоря. Когда двигатель перегреется, но самолёт всё-таки сядет, он буднично скажет: «Дрожащими от волнения руками пилот зажёг сигарету», и все негромко рассмеются, уже уняв из объёмистой бутылки белый, а потом всё более тёмный дым из двигателя. Перебило-таки маслопровод. Едва уцелел.
Но русская смерть, как и русская жизнь, сёстры, и кто не понимает, сколь незаметна порой грань между ними, вряд ли вообще что-то понял. Здесь не до осознанного героизма и не до пафоса: судьба.
***
«Авиатор» снимался пять лет. Пять лет подряд Олеся, прослышавшая об Игоре, ездила к нему на участок. Весной и летом, зимой и осенью. В фильме – все времена года, целый годовой круг.
- А вы верующий?
- Стараюсь им быть. А вообще… в небе неверующих нет.
Русский мужик должен летать. Чем не национальная идея, дорогие умствующие? Должен летать, обязан стремиться в небо, потому что больше стремиться нам некуда, и это давно поняли в русской провинции, и жаль, что пока не понимают в городах. Не понимают, не чувствуют, хотя и держат гаражи, и тоже – инстинктивно – рвутся куда-то, что-то непрестанно строгают, пилят.
Олеся целомудренно спрячет сцену настоящего верования: Игоря попросили подмести в церкви:
- А чего подметать, если крыши нормальной нет? Лучше крышу сделать, - и вот уже звенигородский собор закрыт от непогоды стараниями Игоря и его товарищей полностью… Так и надо.
Я же и сам так вырос. Правда, у нас не было гаража. Но была папина комната, где целый стол с положенной на него чертёжной доской был и верстаком, и подставкой под макеты. Над ним до сих пор – папина полка. «Теория механизмов и машин», «Детали машин» - тома и тома. Я рос в ощущении того, что значит инженерная мысль, и с каким напряжением ума и воли она воплощается в жизнь, в конкретные «железки». Я до сих пор понимаю, какая поверхность полируется, и почему с каждой детали должна сниматься фаска – тут уже просто культура обращения с материалом. Марки стали, их прочность, таблицы ГОСТов, эпюры сопромата, причудливые графики – сама поэзия, суровая, пахнущая машинным маслом.
И когда говорят, как просто снято, и какое впечатление производит фильм, когда самолёт всё-таки после стольких земных перипетий взмывает в летнее небо и торжествует в нём, - поэзия растёт исключительно на земле. И – из земли. Поэзией является (Олеся – выпускник Литературного института) то, что произрастает на нашем суглинке и чернозёме, а остальное – привнесённые элементы. Пыльная крапива – наша, и она поэтична, хищный красавец репей, чертополох – наши удальцы, и саркастически южные мальвы у городских подъездов – наши. И всё, что есть нашего у нас, есть поэзия, потому что мы всё своё заслужили, мы же его обязаны нести на себе, подобно кресту, и только оно и есть наше достояние, и оно будет возвышаться над нами, когда сойдём телесно чуть ниже земного уровня, и прорастёт сквозь нас.
Поэзия есть чувство вечности, и потому «Авиатор», определяющий столь многое, есть поэзия воли, мечты и смысла. Как нам не летать?
- А отвезёте к мастеру?
- Конечно, отвезу. Как раз после Донбасса собиралась его навестить, - отвечает Олеся, и начинается помалу уже другая мечта и её воплощение – помочь, ощутить, потрогать и вложиться трудом в уже другой самолёт. Подточить, припаять, согнуть под углом. Есть и станки, и установки, дела хватит на всех, у кого есть руки и голова.
И есть мечта, требующая воплощения.
Зная, что один из работников Совета «болеет» авиацией, я подошёл к нему во время просмотра:
- Как тебе?
- Молчи, ради Бога, - остановил меня он, впивающийся глазами в экран. И потом говорил пламенно.
Ей-Богу, не зря мы устроили этот просмотр в студии «Слово». Даже в Ассоциации союзов писателей и издателей (АСПИ) о фильме говорили час. У нас – два с половиной.
Низкий поклон Олесе.
Увидим, даст Бог, скоро и её донбасский фильм. И не один.
Сергей Арутюнов