Итоги XI-го сезона конкурса «Лето Господне»
Не оскудела ли наша жизнь? Шумны ли по-прежнему наши улицы, что узкие, что широкие? Слышен ли, как раньше, на них заливистый смех, запальчивая перебранка, счастливая песня?
Речь – неважно, устная или письменная – есть мера нашей тяги к жизни, и чем больше она стихает в быту (подсознательно мы знаем, что за ней в семь глаз следят наши телефоны), тем больше становимся мы пришлыми в ней, внутренне отделяясь от мира, впадая в ступор и прострацию там, где наши отцы и деды не имели никакого шанса устраниться от событий что мировых, что домашних.
Сегодня обычный для моего детства разговор ещё слышен то вблизи, то поодаль, но есть специфика: в основном щебечут либо дети до шестнадцати, либо по истечении официального трудового возраста, и то в основном женщины друг с другом. Россия сделалась молчаливой. Разговор по мобильной связи несёт в себе черты некоторого обязательства «донести» столько бит и байт информации, сообщить нечто, спросить совета или разругаться, потому что любая беседа через ощутимого посредника – спутник или наземную станцию – условен, потому что не глаза в глаза.
Русская классическая традиция и думать не думала, что настанут времена нового безмолвия, когда все неслыханные её богатства будут, скажем так, приняты к сведению и учтиво обойдены самыми странными для её слуха выражениями, в которых чувствовалась бы для неё и обдёрганная со всех стороны смысловая угловатость, и прискорбная неполнота, им самая плоская двусмысленность, и подражание чуждым калькам, и влияние машинного интерфейса. Бог знает, как мы говорим, а теперь уж и даже, зачем: всё вроде бы и так ясно…
А что же здесь проблематика детского литературного конкурса, взятая, так сказать, в сферическом вакууме? Она такой же неустрашимый борец против пустословия и безмолвия, как и раньше. Мы так же ищем сокровенного, как десятилетия назад искали сокровенного в нас, и до сих пор заветные категории маячат перед нами – одарённость истинно словесная и одарённость истинно душевная, не дающая временами воплотить себя в слове, простота и сложность, происходящие (каждая из упомянутых!!!) то от целомудренного восхищения буйством Творения, то от природной ограниченности души. Отображает ли аскетическая простота стиля некоторую жестокость нрава, или, напротив, свидетельствует о неистощимо цветущем в натуре добре?
«На фронт папа ушёл добровольцем. Мама сначала обижалась на него за такое решение. Она говорила: «Кому твои дети будут нужны, если что-то с тобой случится!» Но папа сказал, что не может сидеть дома, что должен защищать свою семью и свою страну, и пошел воевать. Маме пришлось смириться» (Наталья Бочарова).
Здесь каждое предложение следует произносить вполголоса, но твёрдо. Отец Натальи погиб.
Так неужели жена героя оказалась права, и всё с его гибелью завершилось и для его супруги, и для детей? Нет. Не завершилось. Например, была написана работа, которую получил наш конкурс. И кажется, что дух отца ещё не раз подвигнет юного автора излиться и о себе, и о мире, и о жизни после отца, и о его памяти. И многое ещё всплывёт именно такого, что казалось обыденным, тусклым, но только теперь сияет ярче полдневных искр от вымытых окон. И человеку не может оставаться только память – она лишь затачивает, как лезвие, его струящееся намерение быть.
«Представь себе, на Новый год под ёлкой я нашёл свёрток, перевязанный атласной лентой. А в нём – большую книгу сказок Ханса Христиана Андерсена с яркими иллюстрациями. Как я обрадовался, что в ней было так много страниц! Сейчас мне тринадцать лет, но я до мельчайших подробностей могу описать её обложку. Я взял книгу в руки и почувствовал: она была тёплая. Да – да, не улыбайся. Именно тёплая» (Илья Дерибас).
И эти строки, согласитесь, тоже нельзя выкрикивать. Если бы книжка просто нагрелась под ёлкой от гирлянды, Илья так бы и написал – «нагретая». Возможно ли, чтобы предмет предчувствовал радость грядущей встречи и лучился теплом? У Андерсена, например, возможно, у Дерибаса возможно, но отчего этого невозможно у всех нас?
Книжность, видимо, приходится Церкви и Вере единокровной сестрой. Как не молиться ей:
«В эту ночь слова очередной истории стали проступать в созвездии Овна. Несколько звёзд, будто играя во что-то, передавали их по кругу. Ненадолго задержавшись на одной звездочке, слова прыгали на вторую и постепенно собирались в строки. Казалось, что они появлялись из ниоткуда и были предоставлены сами себе, ведь никто не выводил их чернилами. Слова эти были не подвластны взгляду обычного человека, никому их нельзя было ни прочесть, ни предугадать ход заложенной в них мысли, кроме автора – Бога» (Александра Шевчук).
В работах одиннадцатого сезона книжность часто становится осью абсцисс, на которой откладывается движение сюжета:
«- Баба Рая, а куда вы прятали карточку? Что это за книга? – я осторожно указала на шкаф.
- Это Библия, деточка, спасительная Книга, - ответила Рая.
- А можно?... - я не договорила, но соседка поняла меня без слов: извлекла из глубин шкафа заветную книгу, бережно передала мне. Я положила карточки на табуретку, погладила потрёпанный переплёт, поцеловала его – не знаю, почему, но очень захотелось так поступить» (Варвара Тебякина).
Даже незримые и неуловимые взаимосвязи людей, предметов, явлений тоже пронизаны ею:
«Ах, папа! Почему же Господь не разрешает писать ушедшим к нему письма сюда, на сырую землю? Почему не позволяет однажды поговорить с тобой, увидеть тебя снова? Раньше мне было на кого опереться, кому покаяться и у кого попросить совета, благословения. А ныне никто не утешит меня. Некому теперь вести Суворочку за собой!..» Так всё думала и думала я, глядя на жёлтый кленовый лист. Ветер, крепчая, силился сорвать этот лист с места, но не мог, заставляя лишь шуршать подол платья, казалось, неведомая сила держала его» (Арина Долотенко).
Лист, письмо, послание, обращение, исповедь – единый ряд понятий, образующих письменность или устность высшего порядка. Наша словесность всегда тщилась образовать именно её с тем, чтобы насытить страждущую душу так, будто бы с ней говорят лицом к лицу. Книга, статья, лирический отрывок, стихотворение веками молчаливо ждут, чтобы мы приняли их исповедь, и еще несколько десятилетий назад от принятия исповеди мало кто из людей даже совершенно не образованных, но грамотных, от внезапного священства не уклонялись.
Теперь есть множество иных забав, а вернее, одна: уклоняться от книжности всеми путями с тем, чтобы отмстить ей за то, что она лишь исповедуется, но не спасает. Или ещё вернее, пытается спасти, но так, что спасения предпочитают не замечать. В мире, озлобленном на книжность, у персоны, отвергшей медленное и вдумчивое принятие исповеди у великих и малых изданий, самым значительным образом вырастают шансы сделаться чем-то таким пустотелым и так нестерпимо блестящим, что вырваться своей дремучей наивностью из любых матриц приличия и заголосить что-то дикое, несообразное, но на свой манер правдивое, как рёв осла.
В таком «прорыве» людей беспочвенных, интриганского сознания невозможно не рвать основной связи – с культурой и семейственностью. И только сумевшие почувствовать, как нищ и обречён нестерпимо отблёскивающий всеми видами отклонений мир, видят, где от века брошен человеческий якорь:
«Старые напольные часы тикали убаюкивающе. На подушке лежала и медленно подмигивала Максу трёхцветная кошка, она тоже успела привыкнуть к гостю. Бабушка Валя гордилась им, а Максим делился с ней самым сокровенным, будто знал её с малых лет. Они чувствовали себя счастливыми. Это ли не счастье – найти друг друга? А может, счастье – это знать, что тебя всегда ждут и примут?» (Анастасия Рыжова).
Кстати, о счастье:
«К счастью привыкаешь, а порой даже не замечаешь. То, что дарило состояние счастья, становится обыденностью. О счастье много не расскажешь. Но горе… Горе насыщает нас. О том, что болит сильнее всего, можно говорить ночи напролёт. И именно горе учит нас терпимости, смирению, прощению. Пережив утрату, мы начинаем ценить то, что имеем, ведь теперь мы знаем, что это может исчезнуть навсегда» (Ксения Калединцева).
Есть в мире две тишины – одна из них та, что от бездумья и неумения, да и нежелания изъяснять себя, а другая – от внутреннего света, озаряющего нас временами внезапно, призывающего остановиться и заглянуть в речную глубину, где за струящимися водорослями и любопытными рыбками открываются необозримые и вечно живые песчаные равнины, пейзажи поистине нетронутые и райские…
«Так бывает - лежишь после купания на шелковой траве, прикрытой наспех полотенцем, сморишь в небеса, пытаясь найти разгадку этого мира и его проблем, и видишь только объемные белоснежные фигуры, причудливо перемещающиеся на недоступной высоте. Лежишь и только в этот момент осознаешь, что есть другая жизнь. Недоступная, белая, чистая, святая… А как только встал, разогнал волны загорелым телом, бросился в воду – и все, прошли раздумья. Так и в круговерти жизни… Живёшь с уверенностью, будто всё, чем полнится настоящая жизнь: чудеса, встречи, поступки, новые обретения – у тебя далеко ещё впереди… Так далеко, как нежные ослепительно-белые облака. И вдруг, в один момент совершенно случайно, оказывается – это рядом, здесь и сейчас, происходит в настоящее время» (Елисей Улыбин).
На пороге зрелости куда только и на что только ни оглянешься! Имя этому порогу – Ожидание. Союзник и друг летнего ветра, оно призывает к великим поприщам и подвигам, и никого не обманывает, если не выпускать из рук вещего посоха мечты.
«Нет прокручивания прошлого, как на заевшей пластинке, и бесцельных блужданий в темноте будущего. Есть свет, который сейчас падает на настоящее. Есть мужество, которое теперь не пугает своей силой. И есть четкий ориентир, фонарик в мрачном подземелье, с каждым шагом понемногу открывающий таинственное «завтра». (Анастасия Савинкина)
Придут иные годы, и многие и многие странники нашей письменности достигнут, наконец, мест, в которые так стремились. Учтив ли будет их разговор, заискрится ли в нём искомая Истина, почём нам знать. Они шли. Они штурмовали пространства, как одолевают их настоящие путешественники с нехитрым скарбом за плечами. Мы побуждали их высказываться и были рядом, когда оно обретало силу лететь над лесами и горами.
И первые взмахи крыльев никому из нас уже не забудутся.
Сергей Арутюнов
С использованием гранта Президента Российской Федерации на развитие гражданского общества, предоставленного Фондом президентских грантов